среда, 13 января 2016 г.

***

Сегодня был четвертый день как он не приходил.

Саша лежала на теплых досках старого пирса и накручивала локон волос на указательный палец, зажмурившись от яркого солнца.
- Зачем все это? – спросила она себя, и казалось голос в голове разморенный июньским солнцем, не хочет говорить, он тоже хочет просто лежать на теплых досках и наслаждаться летом… но – Я ведь жду, хотя … Как же это сложно и не понятно. Если он сегодня придет, я точно поговорю с ним. А что я спрошу? Зачем он приходит? А зачем я прихожу? У меня каникулы и я тут загораю.
Саша перевернулась на живот, открыла глаза и положила подбородок на ладони. Глаза не сразу стали видеть, мир вокруг был залит мутным желтым светом, хотелось плакать и смеяться одновременно.
Вчера приезжала Сашина тетка, и оставила какой-то толстый гламурный журнал, который она купила в электрички. Саша листала его, пока не заснула, но прочитала только одну статью, в которой какая-то, наверно известная, женщина, много и подробно рассказывала о пользе кружевного белья в сексуальных отношениях, как важен цвет, форма, как важно знать пристрастия мужчины.
Саша жила даже не в параллельном мире, а в параллельной вселенной от гламурных женщин, кружевных трусов и сексуальных отношений. Удивительным образом ее мир был наполнен альбомами и красками, пейзажами и графическими формами, дружескими поцелуями и объятиями, увлеченными спорами, галереями и выставками. Ей было легко и весело, ей всегда находилась пара для танцев, для похода в кино. Ей целовали руки, щеки, губы, но это было ласково и мило, без продолжения и претензий, без мучительных ожиданий, без всего такого, о чем пишут в журналах.
Саша никогда не думала о своей красоте, о своем теле, как о чем-то, что требует подготовки и вооружения. Она видела голые тела и рассуждала о правильных и искаженных пропорциях, она рисовала свои плавные линии и изгибы, бугорки от бедренных костей, она хорошо знала анатомию человеческого тела, все что внешне. Но вот чувства, чувствительность еще ей не раскрылась, она не понимала тех описанных в стихах ощущений, не знала горячности страсти, томлений плоти. Мозг считывал информацию, но тело, тело наслаждалось молодостью, и ему было легко и приятно просто греться на солнце.
Саша считала его слишком взрослым, осмысленным и знающим, считала, что только она не понимает. Невозможно догадаться, что в тридцать, можно остаться мальчиком, запуганным и закомплексованным, что они с ней на равных, хотя он прожил почти вдвое больше нее. Годы в чувственных делах значат не так много, как опыт. Опыт, которого у него не было, страстного, счастливого, открытого, не смотря на время и женщин.

Он мог сидеть рядом с ней часами и молчать, смотреть, как она рисует, как двигаются ее руки, как рассыпаются волосы по голой спине, как она стряхивает их резким движением головы. Он любовался каждым ее вдохом, каждым прикусыванием губ, когда она задумывалась или увлекалась и подводила глаза наверх. Он чувствовал себя с ней таким же шестнадцатилетним мальчиком, который впервые притрагивается к красоте женщины, не понимая что он делает и зачем, какой инстинкт толкает его на это. И он растворялся в этом чувстве, наслаждался ее присутствием, ее рассказами о Ван Гоге и Марко Ортолан, ему не хотелось даже шевелится, что б не спугнуть, что б не быть резким, что б вновь не стать обычным тридцатилетним мужчиной, который недавно ушел от любящей его женщины, с которой было как со всеми, с которой ему было скучно, был борщ, телевизор, секс. Он не хотел так жить, ему надо было что-то еще, но он не знал что. В первый день лета он уехал к друзьям в деревню и на пирсе, встретил Сашу. Тонкую, в голубых шортах и черной майке, с мокрыми волосами и грязными от краски руками.
Он четвертый день был в городе, доделывал проект, пил с товарищем пиво по вечерам, холодно рассуждая о политике, говорил по телефону с плачущей женщиной, о конце света и боялся… Боялся вернуться и не вернуться одновременно, боялся думать о девочке в голубых шортах, о ее голосе, о том, без чего тот мальчик в нем, не сможет жить. Ему надо было сломать систему и выйти из нее, или замуровать себя заживо в относительно здоровом теле и во взрослой схеме «как у всех». Выбор был болезненным и за четыре дня он постарел, это было невыносимой пыткой и в пятницу вечером, он сел на последнюю электричку, а потом долго шел пешком, срываясь на бег, задыхаясь, останавливаясь, ложась на землю и смотря на серые от лунного света облака.
- Где реальность? - орал он луне и небу – где я?
И плакал, и разрывался, и бил кулаками в землю, и не стеснялся боятся.
- Я не могу рисовать пейзажи – сказала серьезно – мне хочется рисовать что-то такое … Я как Кандинский – и Саша засмеялась.
Он улыбнулся.
- Я старый?
- Да.
- Нарисуешь меня?
- Да, но в конце лета, не сейчас, сейчас еще рано – сказала Саша, не понимая своих слов, она даже и не думала о таком, а произнесла это так уверенно, что сама удивилась и стала накручивать локон на указательный палец.
Она посмотрела на него серьезно и увлеченно, в руках уже был карандаш и она делала замеры на вытянутую руку.
- Да, это будет так… - Саша прикусила губу и зажмурилась.
Он рассмеялся и помолодел. Сделал глубокий вдох, как будто впервые чувствую воздух и лето, потому что впервые ему сказали "да"...

 

Комментариев нет:

Отправить комментарий